Нынешний год показал уязвимость экономической модели Казахстана. ВВП вырос выше 6%, но реальные доходы населения прибавили меньше процента. Digital Business Finance поговорил с экономистом Куатом Акижановым о том, почему бурный рост потребкредитования стал способом физического выживания. Обсудили, чем обернется для малого бизнеса расширение круга плательщиков НДС. Отметили, что было хорошего в 2025 году. А еще Акижанов объяснил, почему, по его мнению, термин «финансовая безграмотность» стал эвфемизмом для оправдания бедности казахстанцев.
Об эксперте
Доктор социальных и политических наук Куат Акижанов руководит аналитическим центром Spik.kz и является специальным советником Китайского совета по международному сотрудничеству в области окружающей среды и развития (CCICED). Экономист также занимает пост ассоциированного профессора КАЗГЮУ и основателя Центра исследований политической экономии. Акижанов получил степень PhD в Университете Бата и преподавал в Бирмингеме. 15 лет работал в Минфине, Минюсте и Администрации президента РК.
«Любой скачок курса доллара моментально переписывает ценники в магазинах»
— В этом году власти сообщили о росте ВВП выше 6%. Почему позитивная макроэкономика не трансформируется в реальное благосостояние семей?
— Потому что мы вступили в фазу того, что я называю неолиберальной моделью не-развития. Даже при увеличении валового продукта на 6%, что само по себе неплохо, основная часть населения просто не получает от этого дивидендов. Эта цифра превратилась в статистическую абстракцию и перестала отражать реальную динамику доходов большинства домохозяйств.
Объясню причины. Во-первых, как и 20 лет назад, этот подъем обеспечен прежде всего сырьевым сектором, где сохраняются высокие цены на нефть, газ и уран. Но в этой отрасли занято менее 4% работающих граждан.
Вторым драйвером стала финансиализация экономики. Мы живем в эру финансового капитализма, где банковская сфера превратилась в один из самых влиятельных социальных классов. Финансовые институты из года в год рапортуют о невиданных прибылях на фоне закредитованности людей. При этом банкиры жалуются на дефицит «интересных проектов» для кредитования реального производства, но под интересом они подразумевают лишь собственную сверхдоходность.
Я проверил данные Бюро нацстатистики: реальные доходы казахстанцев в этом году выросли всего на 0,8%. Мы застряли в ловушке «роста без развития». Кривая ВВП идет вверх и капитализирует элитные секторы, но не идет вширь и не создает массовой занятости. Прибыль аккумулируется наверху и не перераспределяется через фискальные или монетарные инструменты — это типичная черта олигархического неолиберализма.
— Нацбанк повысил базовую ставку до 18%, но инфляция все равно осталась двузначной. Почему жесткая монетарная политика пока не справилась с ростом цен?
— Мера не сработала по одной простой причине: инфляция в Казахстане имеет структурный, а не монетарный характер. Однако наш регулятор, застрявший, на мой взгляд, в неолиберальной ортодоксии, продолжает использовать исключительно инструменты монетаризма. И самое печальное, что это положение дел нормализовано и легитимизировано законодательно.
Если открыть Закон о Национальном банке, в статье 7 прямо сказано, что ведомство отвечает только за стабильность цен. Даже у ФРС США в мандате прописана ответственность и за инфляцию, и за экономический рост. Это противоречащие друг другу задачи, но они не позволяют регулятору «зарываться». У нас же Нацбанк независим от стратегических целей страны. Рост ВВП, создание рабочих мест и индустриализация для него в лучшем случае безразличны, а в худшем — его политика идет вразрез с ними.
То есть Президент страны ставит задачу удвоить ВВП, а Нацбанк повышает ставку и фактически тормозит развитие под предлогом борьбы с «перегревом». В Китае показатели росли выше 8–9% на протяжении 30 лет, но цены при этом сдерживали. Монетарный зажим — как злоупотребление антибиотиками: лечишь одно, а убиваешь иммунитет. В итоге организм, то есть экономика, теряет способность к развитию.
Инфляцию же разгоняют немонетарные факторы: зависимость от импорта, постоянная девальвация тенге (каждые два-три года), тарифы монополий и их спекулятивные наценки. Ставка в 18% не решает логистических или производственных проблем, она лишь бьет по потребительскому спросу. Более того, при такой стоимости денег легальным бизнесом, на мой взгляд, заниматься практически невозможно. Выживает только теневой сектор или то, что называется сектором FIRE — финансы, страхование и недвижимость. Это спекулятивные сферы, выжимающие ренту, но не создающие реальной ценности.
Получается, Нацбанк стоит на страже интересов финансового капитала и игнорирует деиндустриализацию страны. Поэтому мой прогноз неутешителен: инфляция будет носить хронический характер и в 2026 году. Структурные проблемы нельзя решить, перекрыв кислород экономике.
Иллюстративное фото
— Весь год курс тенге демонстрировал сильную волатильность. Чем обусловлены эти скачки и какова доля валютного фактора в нынешнем подорожании товаров?
— По факту у нас нет суверенной монетарной политики. Стоимость денег в Казахстане определяется не внутренними потребностями развития, а ценой на нефть и курсом доллара или рубля. Мы живем в парадигме, где национальная валюта воспринимается не как инструмент экономики, а как внешний токен под управлением ФРС США.
В стране, где 65% потребительской корзины состоит из импорта, валютный фактор формирует от 40% до 50% инфляции. Любой скачок курса доллара моментально переписывает ценники в магазинах.
Нынешняя волатильность является прямым следствием сырьевой зависимости и доминирования спекулятивного финансового капитала. Иногда мы наблюдаем рецидивы «голландской болезни»: когда нефть дорожает и тенге укрепляется, что убивает конкурентоспособность местных производителей.
Миф о «финансовой безграмотности» устарел
— Потребительское кредитование в уходящем году снова опережало корпоративное. Люди берут в долг на фоне оптимизма или это попытка удержать привычный уровень жизни?
— Это исключительно вопрос выживания. Миф о том, что граждане набирают кредиты на дорогие айфоны и свадьбы из-за «финансовой безграмотности», уже рассыпался. Я даже включил этот термин в словарь неолиберальных эвфемизмов в своей книге «Политическая экономия Казахстана: от неолиберальной догмы к социальной катастрофе». Раньше такой риторикой прикрывали системные провалы и обвиняли население в безответственности. Сейчас подобное может утверждать только человек, полностью оторванный от действительности.
Когда у подавляющего большинства семей до 80% заработка уходит на удовлетворение базовых физиологических потребностей, по сути на еду, займы становится единственным способом не умереть с голоду. Речь идет уже не о сохранении уровня потребления, а о физическом выживании.
Потребительское кредитование растет на 17-18% в год. Банкам просто неинтересно кредитовать реальный сектор или искать сложные бизнес-проекты, когда за дверями стоят очереди за «быстрыми деньгами» под высокие проценты. Это быстрее, выгоднее и проще.
Мы получили кризис задолженности домохозяйств. Объем долгов уже превысил 4 трлн тенге, а доля просрочек перевалила за 11%. По моим ощущениям, в долгах сидит практически каждая семья. Нам долго рассказывали про опасность госдолга, но реальная угроза пришла с другой стороны — мы посадили в долги собственное население.
— Бюджетные разрывы снова экстренно закрыли трансфертами из Нацфонда — в этом году это 5,25 трлн тенге. Чем грозит такая зависимость в следующем году при возможном падении цен на сырье?
— Сделаю небольшую ремарку: это уже не экстренное латание дыр, а, к сожалению, привычная практика. Ситуация напоминает поведение химически зависимого человека. Мы признаем проблему и называем себя «сырьевой экономикой», но рука все равно тянется к «дозе», то есть к трансфертам.
Эта привычка крайне опасна, так как устойчивость бюджета к колебаниям нефтяных котировок снизилась. Для нас цена ниже 60 долларов за баррель — это уже кризисный сценарий. Если в 2026 году нефть упадет до этой отметки, правительство окажется перед жестким выбором. Придется либо занимать деньги под высокие проценты, либо, следуя неолиберальной логике 90-х, включать режим austerity (меры бюджетной экономии) и резать госрасходы. Как правило, первыми «под нож» идут социальные программы.
Постоянные изъятия фактически подорвали саму миссию Нацфонда. Из стратегической подушки безопасности для будущих поколений он превратился во второй текущий бюджет, который мы сегодня проедаем. Если не ошибаюсь, пик накоплений был в 2010-х годах, когда мы имели около 70 млрд долларов резервов. С тех пор фонд перестал демонстрировать устойчивый рост, и такими темпами мы рискуем исчерпать этот ресурс.
«Поток нужно развернуть, так как денег в стране очень много»
— Одним из самых резонансных событий в этом году стал новый Налоговый кодекс и расширение количества плательщиков НДС. Не приведет ли это к массовому уходу малого бизнеса в тень?
— Это решение отчасти вытекает из тупика предыдущих проблем. Сколько себя помню, нам всегда твердили, что нужно сделать все для МСБ. Но по факту его доля уменьшается, потому что в стране доминирует сырьевая экономика и монетаризм. А когда бюджет поджимает по-серьезному, власть обращается к тем, кому якобы помогала все тридцать лет. Ведь малый бизнес в наших реалиях — это и есть граждане, не занятые на госслужбе или в нацкомпаниях.
Снижение порога по НДС неизбежно вытолкнет десятки тысяч предпринимателей из легального поля. Люди будут вынуждены выживать, а для малого бизнеса это означает критический рост административной и налоговой нагрузки. Особенно это скажется на регионах, где не каждый может позволить себе иметь бухгалтера в штате. Мы рискуем вернуться во времена, когда доходы скрывали, зарплаты выдавали в конвертах, а предприятия массово закрывались. Средний класс, а точнее наш прекариат, просто снизит деловую активность.
При этом я выступаю за повышение налогов, но справедливое. В Казахстане уже 30 лет действует регрессивная система с плоской шкалой. Учитель с окладом 200 тысяч тенге и миллионер с доходом в 10 млн долларов платят одинаковые 10%.
Нам давно пора внедрить сложную и гибкую прогрессивную шкалу. У нас развитые госорганы и цифровизация. Налоговая система должна перераспределять доходы справедливо: если ты топ-менеджер квазигоскомпании с миллионной зарплатой, то должен платить больше. Если ты молодой специалист с доходом до 200 тысяч, то меньше.
Сейчас у нас тоже идет перераспределение, но от 90% бедных к 1% богатых. Этот поток нужно развернуть, так как денег в стране очень много. Однако власть, на мой взгляд, идет по легкому пути и автоматически повышает нагрузку на всех, вместо того чтобы заставить платить получателей ренты и сверхдоходов.
Прогноз на 2026 год: что ждет казахстанцев
— Вы часто говорите о неравенстве. Кто, по-вашему, стал главным бенефициаром экономических провалов 2025 года, а кто остался за бортом?
— Позиции уверенно удерживает финансово-строительный капитал и отчасти крупные аграрные экспортеры. Банки фиксируют рекордную чистую прибыль с рентабельностью свыше 20%. Девелоперы также в плюсе, так как состоятельные граждане по инерции вкладывают деньги в квадратные метры. Те, кому не хватает на покупку активов в Дубае, скупают квадратные метры в Алматы и Астане.
Проигравшими оказались все мы — наемные работники. Особенно сильно удар пришелся по регионам, женщинам и молодежи. Реальная безработица среди молодых людей в этом году, по моим оценкам, подскочила до 15%. Доходы стагнируют из-за того, что я называю эвфемизмом «гибкий рынок труда». На практике это означает отсутствие независимых профсоюзов и механизмов прогрессивного перераспределения. Некому вести переговоры и отстаивать права трудящихся.
— Давайте о позитивных моментах года. Что можете выделить?
— Ради объективности стоит признать: попытки нащупать новые точки роста есть. Я бы выделил развитие транспортно-логистического потенциала на Каспии — это стратегически верный вектор.
Второе направление это цифровизация образования и EdTech. Здесь прогресс идет рука об руку с частным сектором, зачастую в партнерстве с китайскими технологическими компаниями, внедряющими ИИ-решения.
Также определенный потенциал сохраняется у проектов возобновляемой энергетики (ВИЭ) на юге страны и у инициативы нового города Алатау Сити. Но у меня к этому, опять же, реалистично-скептическое отношение. Есть риск, что вместо развития эти проекты могут снова стать просто механизмом перераспределения ресурсов.
— Эксперты прогнозируют давление на экономику из-за ужесточения налоговой политики и высокой базовой ставки. К чему готовиться казахстанцам в 2026 году?
— Мне трудно давать бытовые советы, тем более что я сам последние годы критикую наших так называемых финансовых консультантов. Они с умным видом занимаются перекладыванием ответственности со структурных проблем на граждан. Если бы они говорили про своего друга или супруга, который живет не по средствам, — это одно.Но когда эту логику проецируют на все население, это демонстрирует полное непонимание социальной реальности.
Либо они просто выступают агентами классовых интересов и обвиняют безработного в лени. Таких людей в любом обществе меньше 1%. Но когда у вас 90% населения в кредитах, это не «финансовая безграмотность», а следствие структурных перекосов в экономике.
Поэтому я не хочу говорить людям: «Затяните пояса, не занимайте деньги или готовьтесь к трудовой миграции». Я меньше всего хотел бы желать этого согражданам. Но вынужден повторить: без смены парадигмы неолиберальной экономики даже технократы с самыми лучшими намерениями будут просто двигаться в рамках старой колеи.
Вместо привлечения качественных инвестиций мы продолжим тратить Нацфонд, субсидируя и так богатых. Вместо выстраивания собственной зеленой индустрии будем зависеть от импорта китайских технологий. Могу сказать лишь одно: реальные доходы населения, к сожалению, продолжат падать.