Экономика Казахстана растет рекордными темпами — ВВП на душу населения достиг максимума за 12 лет. Но вместо улучшения качества жизни казахстанцы сталкиваются с падением реальных доходов. Как такое возможно, если в страну поступают миллиарды долларов от продажи сырья? Кто контролирует основные источники богатства и почему у нас по-прежнему дефицит валюты?
Digital Business Finance поговорил с экономистом Рахимбеком Абдрахмановым об экономическом росте, семи компаниях, которые владеют 80 процентами экономики, и о том, почему без инвестиций в науку в Казахстане не появится ни одного технологического «единорога».
Кто владеет экономикой Казахстана?
— Рахимбек, по данным МВФ, Казахстан обогнал Россию и другие страны СНГ по уровню ВВП на душу населения — 14,77 тыс долларов. Но реальные доходы большинства снижаются. Почему?
— ВВП растет лишь только потому, что цены на наши основные сырьевые товары сегодня достаточно высокие. В прошлом году его объем составил порядка 288 млрд долларов. Но я бы не стал ориентироваться на эти цифры. В странах, подобных Казахстану, высокий уровень ВВП может быть не самым информативным показателем.
Кроме того, не нужно забывать, что в Казахстане очень высокий уровень неравенства доступа к ресурсам и доходам. В условиях, когда основная часть доходов экономики концентрируется в руках небольшой прослойки людей, ВВП также теряет информативность. В этой системе координат рост внутреннего валового продукта не значит, что люди начинают жить лучше. Лучше начинают жить те, кто владеет основными экономическими ресурсами.
— Вы говорили о полусотне людей, владеющих половиной богатств Казахстана. Кто эти люди и как они этого добились?
— Цифра взята из исследования KPMG, опубликованного в 2018 году. В нем привели данные, что 162 казахстанца владеют почти половиной богатств страны. В то время как большая часть работающего населения получает около 100 долларов в месяц. По данным Бюро нацстатистики, в прошлом году модальная заработная плата или доход, чаще всего встречающийся в экономике, — составил 97,5 тысяч тенге.
Перефразируя 35-го президента США Джона Кеннеди, «в Казахстане экономический прилив поднимает не все лодки, а только несколько десятков лодок богатых людей».
Нынешняя сложившаяся система началась с момента, когда политическая элита решила перераспределить ключевые ресурсы экономики в пользу себя, своей семьи и друзей, а большая часть населения осталась «за бортом». В результате это привело к тому, что основные экономические секторы, генерирующие основные доходы страны, стали монополизированными и олигополизированными, и вход туда возможен лишь по пригласительным.
И сегодня около 80% доходов в бюджет поступают за счет продажи сырья. Основной объем наших природных богатства состоит из 10 элементов: нефть, уголь, газ, медь, свинец, цинк, хром, уран, редкоземельные металлы и т.д.. В совокупности рыночная стоимость этих залежей оценивается примерно в 21 трлн долларов. Половина из этой суммы приходится на нефть (около 6 трлн долларов) и уголь (около 4 трлн долларов).
Эти 10 основных видов сырья, из которых складывается казахстанская экономика, контролируются всего семью компаниями.
— Как называются эти компании?
— Первая — Eurasian Resources Group (ERG). Через подразделение Kazchrome ERG обеспечивает 100 % добычи хромовой руды в Казахстане (суммарные подтвержденные запасы ≈ 230 млн тонн на сумму около 2,3 трлн долларов, а в прошлом году добыли ≈ 6 млн тонн). Через Соколовско-Сарбайское горно-обогатительное объединение компания контролирует ≈ 82 % добычи железной руды в стране (из 25 млн тонн это 20,6 млн тонн) Кроме того, ERG через «Aluminium of Kazakhstan» и Павлодарский алюминиевый завод занимает 100 % рынка первичного алюминия (249 тыс. тонн в 2022 г.).
Следующая — Kazzinc. Компания производит около 86 % цинка в Казахстане (по данным 2019 года 293 тыс. тонн из 340 тыс. тонн) и свыше 80 % свинца (129 тыс. тонн). Запасы цинка и свинца в стране оцениваются в миллионы тонн, а их суммарная стоимость варьируется в пределах сотен миллиардов долларов.
Далее — Kazakhmys и KAZ Minerals. Две крупнейшие медные компании вместе контролируют около 50–60 % национального производства меди (≈ 300 тыс. тонн в 2023 году.), что соответствует глобальной доле Казахстана в ≈ 4 % мирового экспорта.
Замыкают три нефтяных гиганта: Tengizchevroil (Tengiz), Karachaganak Petroleum Operating и North Caspian Operating Company (Kashagan). В 2024 году вместе они обеспечили ≈ 65,5 % всей добычи нефти Казахстана.
Как и что нужно изменить?
— Учитывая, что в Казахстане 9,3 млн работающего населения, то 162 человека — это 0.0017%? Что нужно сделать, чтобы доступ к капиталу и ресурсам был у большего числа игроков, а экономический рост влиял на увеличение реальных доходов населения?
— Два шага. Первый — реформа системы контроля за госфинансами. Сейчас в распоряжении «Самрук-Казына», «Байтерека» и правительства РК — 80-85 млрд долларов. Есть риски неэффективности и коррупции.
Чтобы исправить ситуацию, Высшая аудиторская палата (ВАП) должна стать независимой. Это будет важным шагом в сторону контроля всех государственных денег — в том числе тех, которые распределяются под крышей нацкомпаний, выведенных из-под государственного контроля.
Напомню, нацкомпании выведены из-под действия Закона РК «О государственных закупках» (ст. 2), а их закупочные процедуры регулируются внутренними регламентами холдингов и решением советов директоров — вместо единого закона и публичных реестров. Кроме того, они формально не считаются «государственными заказчиками» по Бюджетному кодексу, поэтому не подчиняются общим правилам бюджетного планирования и контроля закупок.
Поэтому проверки ВАП часто упираются в отказ предоставить данные по долгам, активам и обязательствам.
Важны и дополнительные механизмы контроля: открытая публикация всех отчетов, создание Общественного совета при ВАП с правом инициировать внеплановые ревизии, вызывать чиновников, требовать реакции прокуратуры. Такая модель успешно работает в Польше, Литве и Германии.
— Какой второй шаг?
— Второй шаг — демонополизация. Как я уже говорил, сегодня 80% экономики сосредоточено в руках семи компаний. Нужно разделение активов, прозрачный доступ к сырьевым контрактам и реформирование работы Антимонопольного комитета: от роли согласующего органа к полноценному контроллеру рынка.
Это требует усилий не только комитета, но и Минфина, правительства, ВАП и гражданского общества. Необходимо внедрить международные стандарты, открыть аффилированность компаний, проводить аукционы на недропользование, обнародовать условия контрактов, ввести налог на сверхприбыль, ограничить долю игроков на рынке.
Надо понимать, что демонополизация экономики — это появление в Казахстане широкого среднего класса, другой уровень внутреннего спроса, большое количество людей с деньгами и хорошим образованием, которые будут создавать высокий совокупный спрос на товары и услуги, новые бизнесы и научные открытия. Это реальный путь к общественной и экономической трансформации, а также снижению рисков масштабного социального конфликта в будущем.
Почему не хватает долларов?
— Вы выступаете как противник свободного хождения российского рубля в Казахстане. Можно ли сказать, что курс тенге снижается, в том числе, из-за влияния российского рубля?
— В 2024 году мы побили антирекорд. Впервые с 1992 года чистые прямые инвестиции, то есть разница между тем, что «зашло», и тем, что «вышло», составила минус 2,6 млрд долларов. Главные причины: рост политических рисков, нестабильная макроэкономическая среда и усиление связей с Россией, находящейся под санкциями. Я не берусь говорить о политической интеграции, но экономическая — идет, и это видно по масштабной «рублизации» казахстанской экономики.
Российские компании покупают на KASE доллары за рубли, что повышает спрос на валюту и истощает ее предложение на казахстанском рынке. Нацбанк вынужден продавать свои валютные резервы для поддержки курса тенге. При этом в обращение поступает дополнительная тенге-ликвидность, что разгоняет денежную массу. А накопленные в системе рубли остаются под санкционным риском, усиливая финансовую нестабильность.
Если в 2021 году оборот рублей в экономике Казахстана составил около 174 млрд, то в 2024 году он вырос в 7 раз — до 1,3 трлн. Это почти 9 трлн тенге. Что сопоставимо с денежным оборотом и более чем в два раза превышает объем наличного денежного оборота в Казахстане.
К этому добавляется волатильность курса рубля. В прошлом году он колебался от 70 до 110 за доллар. Это лишает предсказуемости любую сделку. В итоге иностранные инвесторы предпочитают снизить активность или вообще покидают рынок. Без валютной стабильности и понятной экономической политики сложно рассчитывать на устойчивый приток инвестиций.
— Что стоит за валютными операциями Нацбанка в условиях оттока капитала?
— В прошлом году в экономику Казахстана поступило около 70,6 млрд долларов конвертируемой валюты, не считая торговли с ЕАЭС. Из этой суммы 40 млрд ушло на оплату импорта, еще 17,1 млрд вывели инвесторы статье «первичные доходы». Вдобавок 13,75 млрд — возможная контрабанда на границе с КНР (по информации депутата Мажилиса Е. Бейсенбаева). И это еще без учета контрабанды на других участках границы.
Также Нацбанк сообщил, что около 15 млрд долларов было выведено в криптовалюту. Это тоже валютный отток, поскольку криптоактивы конвертируются за рубежом и не возвращаются в экономику. А это утечка капитала, недополученные инвестиции и налоги.
Если к этому добавить прочий отток капитала, не отраженный в официальной статистике, а также спекулятивный спрос населения на доллары и евро, становится понятно, из чего складывается дефицит конвертируемой валюты. Люди покупают доллары и хранят их «под матрасом», выводя эти деньги из экономического оборота.
Нацбанк, наблюдая за ситуацией, заявляет: валюты на рынке меньше, чем хотят купить, поэтому необходимо проводить интервенции, иначе курс резко вырастет.
Поэтому в прошлом году Нацбанк продал валюту на 6 трлн тенге. При этом официально это не интервенции, а трансферты из Нацфонда для покрытия бюджетного дефицита. То есть Нацбанк берет доллары из Нацфонда, продает их на KASE, получает тенге и направляет их в бюджет. Но эти продажи решают не только фискальную задачу, но и стабилизируют валютный рынок. Если бы не эти трансферты, курс доллара был бы существенно выше. Таким образом, регулятор одним действием покрывает и бюджетный, и валютный дефицит.
— Какие меры все-таки помогут стабилизировать курс тенге?
— Чтобы курс доллара перестал расти, в страну должно поступать больше валюты, чем из нее выходит. Это приведет к стабилизации, а возможно и к системному укреплению тенге, чего мы давно не наблюдали. В прошлом году Казахстан заработал около 70 млрд долларов, из которых 90% пришлись на нефть, газ, металлы и сельскохозяйственную продукцию.
Проблема в том, что сырьевой сектор уже на пределе производственных возможностей и не может приносить больше валюты. Чиновники это понимают: нарастить экспорт за счет сырья не получится. Инвестиции в нефтянку и горнорудку падают, иностранные инвесторы уходят. Значит, экспортные доходы будут сокращаться. А в экономике, зависящей от сырья, это путь к системному кризису.
Для избегания дефицита стране нужно дополнительно 30 или 40 млрд долларов в год. Нужны новые экспортные направления. Это значит, что сейчас как воздух нужны высокотехнологичные производства с высокой добавленной стоимостью, которые мы сможем продавать за юани, евро или доллары. Нам нужен устойчивый приток твердой валюты за счет экспорта готовой, технологичной, маржинальной продукции, а не сырья. Иначе — тупик и снижение уровня жизни в долгосрочной перспективе.
Насколько хватит денег в Нацфонде?
— Нацфонд стал ключевым источником поддержки госбюджета. Насколько устойчива такая модель?
— Разумеется, такая модель абсолютно неустойчива. Изъятие денег из Нацфонда началось с 2008 года. Если посмотреть на динамику, то за последние годы изъяли:
- в 2017 г. — 4,4 млрд долларов;
- в 2018 г. — 2,6 млрд;
- в 2019 г. — 3,3 млрд;
- в 2020 г. — 4,7 млрд;
- в 2021 г. — 4,5 млрд;
- в 2022 г. — 4,6 млрд.
В прошлом году из 12,3 трлн налоговых поступлений половина были деньги Нацфонда — 6,2 трлн. То есть изъятие такими крупными порциями — достаточно долгая практика. И тут дело в хроническом бюджетном дефиците, причем большом.
Система, при которой Нацфонд субсидирует неэффективность правительства, будет напрямую зависеть от того, способен ли фонд дальше финансировать бюджетный и валютный дефициты. В какой-то момент он уже будет не в состоянии это делать, потому что благоприятная сырьевая конъюнктура это вещь переменная.
— Что произойдет с ценами и экономикой Казахстана, если стоимость нефти существенно упадет?
— По разным оценкам, через 15 лет цена барреля нефти может опуститься до 15 долларов. Причина в стремительном росте рынка электромобилей и отказе от двигателей внутреннего сгорания, которые потребляют около 40% всей нефти, продаваемой на рынке. По их оценкам, если цена нефти существенно снизится, потребление в Казахстане может сократиться примерно на 40%.
Разумеется, нужны дополнительные расчеты, но уже существует сценарий, при котором при падении цены до 40–50 долларов за баррель средств Нацфонда хватит всего на два-три года. Это условный прогноз, который не стоит воспринимать буквально, так как цена нефти остается одним из самых волатильных показателей.
Почему у нас нет единорогов?
— Почему у нас до сих пор нет своих IT-единорогов, несмотря на активную господдержку?
— Пока в Казахстане не появилось ни одного настоящего единорога. Kaspi часто называют таким примером, но по сути это банк, который за счет сторонних софтов расширил линейку цифровых сервисов. Основной доход Kaspi формируется за счет классических банковских продуктов — кредитования, эквайринга, депозитов — а не за счет уникальных технологий, которые могли бы изменить структуру экспорта или создать новый отраслевой кластер.
IT-сектор важно оценивать с точки зрения экспорта софта за твердую валюту. Если мы сможем создать, например, игру или программное обеспечение, продать его в Китай, получить выручку в юанях или долларах и таким образом сократить валютный дефицит, тогда можно говорить о реальных предпосылках для появления единорогов. Пока же доля собственного софта в экспорте Казахстана фактически отсутствует.
— Что мешает появлению технологических гигантов в Казахстане?
— Ключевая причина в слабом рынке венчурного капитала, недофинансирования науки и отсутствие системной промышленной политики. С одной стороны, у нас нет защиты для местных производителей от дешевого импорта и контрабанды. С другой не налажен доступ к финансированию, технологиям и зарубежным рынкам.
При этом рынок капитала невозможен без поддержки со стороны государства. Без сети бизнес-ангелов, венчурных фондов и адекватных госрасходов на науку стартапы не могут пройти критические стадии роста. Казахстан тратит на R&D всего 0,13% ВВП при рекомендованных 1,5% по стандартам UNESCO. А между инвестициями в науку и объемом высокотехнологичного экспорта существует прямая корреляция.
Необходима и продуманная промышленная политика. В Южной Корее, например, KPI министра промышленности зависит от объема экспорта готовой продукции. Это заставляет чиновников думать не о формальных отчетах, а о том, как реально поддержать производителя и открыть ему доступ к зарубежным рынкам. Ежедневная рутина министра — переговоры с местными компаниями и иностранными правительствами по поставкам автомобилей, смартфонов, микросхем и оборудования.
Рабочая промышленная стратегия должна целенаправленно защищать именно те отрасли, в которые делается технологическая ставка. Речь не о закрытии рынка от всего подряд, а об умном протекционизме — точечном, стратегическом, направленном на развитие экспорта и высоких технологий.
Принцип простой: чиновник и бизнес в одной лодке. Если тонет один — тонет и второй. Это и есть экспортная дисциплина. Именно такой подход создает стимулы для технологического роста и появления собственных IT-гигантов.
— Какой может быть экономическая ситуация в Казахстане в ближайшие десять лет, если все оставить как есть?
— С учетом низких расходов на науку и отсутствия эффективной промышленной политики со стороны государства, экономическая диверсификация остается под вопросом. Такая ситуация может сохраниться вплоть до 2035 года. Именно тогда могут реализоваться прогнозы МВФ. Мы рискуем столкнуться с теми угрозами, о которых специалисты фонда предупреждали в своих исследованиях.
Но прогнозы МВФ не приговор, а предупреждение. Экономическая устойчивость не приходит сама, она строится на решениях, которые нынешние управляющие Казахстаном всячески избегают.
Вам может быть интересно
Построила карьеру в США, но вернулась в Казахстан ради стартапа. История девушки из Костаная